Туда и лежал наш путь.
Мы проехали на метро до Йорк-стрит, самого края Бруклина. Вагон попался спокойный, наполненный в основном крутыми ребятами с зачехленными гитарами и ноутбуками, в татуировках и металле. Все они возвращались домой с работы в качестве дизайнеров, писателей, художников, модельеров. Одного я даже узнал: мы сидели в одной кофейне. Наверное, один из тех, о которых потом биографы пишут: «Его первый роман был написан за столиком кафе».
Мы с Джен вышли из метро и двинулись по Йорк. Слева от нас над рекой простерся Манхэттенский мост. На сей раз я не ощущал смутного дискомфорта от того, что нахожусь не на Манхэттене. Со стороны «антиклиента» мы имеем дело с ренегатами из числа охотников за крутизной, и здесь им, конечно, самое место. Большая часть крутняка вышла из метро вместе с нами: огоньки их сигарет и экраны телефонов светились и таяли в темноте, по мере того как они расходились по старым улицам, направляясь в реконструированные под жилье промышленные здания. Мне очень хотелось надеяться, что этот район сохранит свою атмосферу к тому времени, когда я стану жить отдельно от родителей, хотя, признаться, верилось в это с трудом. Когда еще я смогу позволить себе собственное жилье?
Йорк-стрит свернула на запад, по направлению к Флашинг-авеню, что проходит мимо Бруклинских военно-морских верфей — логовища «Два на два продакшн».
Старые изображения этой верфи я видел в Музее естественной истории, в том самом зале, где выставлены метеориты. Та самая железная глыба, за которой я прятался, около века назад пролежала несколько лет на здешней территории. Все это время власти пытались сообразить, что делать с неземным сувениром весом в тридцать четыре тонны. Интересно, часто ли в ту пору метеорит, притянув стрелки компасов, привлекал сюда корабли, и не с ним ли связано то, что этот уголок Бруклина считается мистическим местом, где происходит уйма всяких странностей. Не зря же, в конце концов, он носит имя диснеевского летающего слона Дамбо.
В наше время на территории Бруклинских военно-морских верфей давно нет ни метеоритов, ни военных кораблей, ни вообще каких-либо судов.
Огромные судостроительные цеха были превращены в киностудии, офисы и просторные помещения для компаний, создающих декорации для бродвейских мюзиклов.
— Хотелось бы знать, зачем «антиклиенту» столько места? — спросила на ходу Джен.
— Жутко интересно. Там можно спрятать что угодно. Воздушную эскадру, стаю саранчи… загородный дом с лужайкой.
— Боже мой! Думаешь, это смешно?
Мы дошли до поста охраны на проходной и спросили, как найти компанию «Два на два продакшн». Охранник неохотно оторвал взгляд от телевизионного экрана и оглядел нас с головы до ног.
— У них что, опять съемки?
— Ну… да.
— Я думал, в понедельник они уезжают.
— Ну да, по плану. Но они сказали, что хотят нас видеть прямо сейчас.
Он потянулся к стопке фотокопий планов верфи, на верхней небрежно поставил крестик и протянул план нам, продолжая смотреть телевизор.
Снаружи Джен дала волю своему возмущению.
— Нет, каково — съемки! Неужели мы выглядим как актеры?
(Инноваторы, как правило, не любят актеров, которые по определению являются имитаторами.)
— Не знаю, Джен, представление ты устроила весьма убедительное.
Она воззрилась на меня.
— Конечно, — добавил я, — они могли снимать рекламу для туфель.
— Ну да, полагаю, я могла бы иметь к этому отношение. Но сама мысль о том, чтобы сниматься…
Она поежилась.
Военно-морская верфь по случаю субботы была почти пуста, ее открытые пространства после тесноты Манхэттена вызывали головокружение.
Мы прошли под гигантскими арками из ржавого, заляпанного краской металла, пересекли заброшенную узкоколейную дорогу и проследовали между старинными заводскими корпусами и сборными металлическими ангарами, обрамленными рычащими выступами кондиционеров.
— Это здесь, — сказал я.
Вывеска «Два на два продакшн» красовалась над большущей раздвижной дверью старого кирпичного здания, в котором можно было бы спрятать линкор.
Я почувствовал, как звенят от напряжения мои нервы. Кажется, нам опять предстояло совершить незаконное, тайное и, вероятно, опасное проникновение.
Но нет смысла противиться судьбе.
— И как мы попадем внутрь? — спросил я.
— Может быть, здесь?
Джен потянула здоровенную дверную ручку, и дверь отворилась.
— О, сработало!
— Но это значит…
Джен кивнула и показала свой искрящийся браслет, затем, нажав ногтем на переключатель, отключила индикацию и шепнула:
— Это значит, что они здесь, вероятно, пакуют вещички, готовясь к переезду. Нам лучше не шуметь.
Внутри царила тьма.
Мы пробирались среди каких-то бесформенных, поглощенных мраком и тишиной предметов. Джен натолкнулась на что-то, и оно сердито царапнуло бетонный пол. Мы оба застыли и не шевелились, пока не стихло продолжительное эхо. По нему было ясно, что вокруг нас огромное пространство.
По мере того как глаза привыкали к темноте, у меня создавалось впечатление, что постепенно выступающие из мрака очертания окружающих предметов мне знакомы, словно я уже здесь бывал. Пришлось напрячь зрение — оказалось, мы идем между ресторанными столиками с перевернутыми на них стульями.
Я протянул руку и остановил Джен.
— Тебе это ничего не напоминает? — шепнул я.
— Не знаю. Закрытый ресторан?
— Точнее, место, которое должно выглядеть рестораном в рекламном ролике шампуня.